Рай для закалённых (СИ) - Страница 16

Расстрел? Это мера наказания за совершение преступления? И кому от этого легче? Я знала, что в других странах существует еще такое странное наказание, как лишение свободы - это когда человека несколько лет держат в неудобном помещении и запрещают общаться с друзьями и близкими, но у нас и такой подход считался неразумным. Преступление - это причинение вреда, а вред надо возмещать, вот и все.

Рассказ стариков меня потряс, и, чтобы прийти в себя, я в "тишине" предложила Веронике обменяться пропущенными сеансами. Получая уроки, я смогла немного успокоиться и заставить себя принять всю полученную информацию, как данность, хотя понимала, что еще не раз буду возвращаться к ней, чтобы осознать до конца.

8. Норма

Кастор и вправду приехал домой поздно, когда я уже собиралась спать. Он постучал в дверь спальни, и, когда я ее открыла, внес большую картонную коробку.

- Твое материальное обеспечение, - сказал он, поставив коробку на пол.

- Зачем? - спросила я.

Кастор открыл верхние створки, и я опустилась рядом с коробкой, чтобы заглянуть внутрь.

- Твой отец не передал тебе твои вещи. Почему - не знаю, и никто не станет это выяснять, просто теперь считается, что у тебя ничего нет.

Опять проскребло: "Почему - не знаю..." Действительно, почему? Потому что ему не хочется тратить свое драгоценное время на сбор и доставку дочериных пожитков? А был бы повод навестить меня и поговорить...

- Все в порядке? - спросил Кастор.

Меня уже начала нервировать его забота и то, как легко он читает мое настроение.

- Конечно.

- Какие планы на завтра?

Поверх всех прочих вещей в коробке лежала важная мелочь - телефонный модуль и пластиковая карточка с моей фотографией. Телефон я сразу заправила в часы.

- Пойду в школу.

Кастор усмехнулся:

- Очень обяжешь.

- Знаю, - отбила я насмешку. - Только ради тебя и пойду.

Он метнул на меня быстрый настороженный взгляд и взял карточку.

- Знаешь, что это такое?

Неужели...

- Удостоверение личности?

- Да. По нему ты пока не сможешь тратить свои накопления, но на него теперь будет переводиться социальная норма - деньги, которые раньше получал на твое содержание отец. Их ты сможешь тратить по своему усмотрению.

Ух ты... Конечно, я и в прежние времена сама выбирала себе одежду и прочее необходимое, но визировала покупки папиным удостоверением, и никогда не боялась не уложиться в лимит, а теперь... А ведь это знак доверия ко мне со стороны государства, практически свобода. И ответственность.

- Не бойся, - сказал Кастор. - Социальная норма достаточно большая, и в принципе может уходить в кредит, который ты погасишь из накоплений, когда достигнешь совершеннолетия.

До чего же он чувствителен к эмоциям. Надо контролировать себя в его присутствии - всё, любые проявления настроения.

- Да и здесь, - он кивнул на коробку, - есть все нужные комплекты одежды, какие-то еще средства, даже постельное белье и посуда - тратиться особо не придется. А что касается еды - мой холодильник в твоем распоряжении...

- Можно, я и завтра приготовлю ужин для Ангелины и Георгия? - перебила я.

Мне хотелось сделать что-то, неожиданное от подопечной, и я этого добилась - Кастор слегка растерялся.

- Ладно, если хочешь. Даже буду признателен - смогу не торопиться с работы, там дел много.

- Вот и договорились.

В этот момент мне пришло в голову, что его, возможно, мучает черное пятно на репутации отца и матери, и я с сочувствием произнесла:

- Георгий рассказал о том, что произошло с твоими родителями.

Он опустил глаза и кивнул. Потом вдруг сел возле меня на пол и тихим, но странно глубоким голосом спросил:

- А что случилось с твоей мамой?

Я ощутила неприятное оцепенение внутри. Знала ведь, что нельзя лезть не в свое дело - так нет, дернуло проявить уважение к чужой памяти!..

- Она тоже умерла?

В голосе Кастора звучал подлинный, настоящий интерес, не имеющий ничего общего с вежливостью. Отмолчаться в ответ было невозможно.

- Нет.

В его взгляде застыло удивление. Я поняла, что он просчитывает варианты, и, чтобы воображение не занесло его слишком далеко, сказала правду:

- Она уехала из Нашей Страны к себе на родину, когда мне было полтора года. Вроде бы, там заболела ее мама, и надо было ухаживать... Но даже после выздоровления мамы она возвращаться не захотела.

Теперь удивление чувствовалось не только во взгляде Кастора - потрясенный, он застыл весь, целиком. Почему-то мои слова прозвучали для него как что-то невозможное, и это уже удивило меня. Ну, да моя мать - редкостная "кукушка", и ее поступок далек от нормального, но так тоже бывает...

- Вы общаетесь? - спросил Кастор.

Как виртуозно он нащупывает болевые точки. Нарочно, или нет?

Мысли о матери всегда чувствительно обжигали меня, били по щекам, и я научилась их избегать. Но, раз теперь настало время впервые в жизни произнести их вслух...

- Она какое-то время писала письма Саше, довольно долго, но с каждым годом все реже и реже. Не знаю, переписываются ли они сейчас. А мне - никогда.

На последнем слове горло перехватило, и я отвернулась, чтобы незаметно сглотнуть застрявший в нем сухой комок.

Кастор молчал. Посмотрев на него, готовая наткнуться на презрение и потребовать оставить меня в покое, я внезапно окунулась в такой поток понимания и жалости, что растаяла.

- Где загуляла, красавица?

Только Вероника не испугалась моей суровой мины и уселась рядом, как ни в чем не бывало. Все остальные лишь уважительно косились. Кастор оказался прав: здоровая злость да расправленные плечи - наше всё, и ни на секунду не расслабляться, когда вокруг враги.