Рай для закалённых (СИ) - Страница 49

Эти последние две операции прошли под местным наркозом - кто-то вдруг решил, что безвредный лимит общего уже исчерпан.

Третья операция меня вымотала. Врачи молчали, работая предельно сосредоточено, а обнаружив новую неприятность, стали сосредоточенными вдвойне или даже втройне. Все были телепатами, и я не услышала ни слова о том, что происходит. Лежать, ничего не делая и чувствуя, как внутри меня ковыряются чуткие пальцы и тонкие приборы, было тяжело. От ненужного, инстинктивного, напряжения онемели ноги и руки, а про существование спины хотелось забыть. Тем не менее, сообщение Натэллы о необходимости еще одной, "будем надеяться, последней" операции я приняла относительно спокойно.

Четвертая операция меня не просто вымотала. Хотя всё было как в прошлый раз: безболезненное ковыряние где-то поблизости от сердца в полном безмолвии - нынешнее напряжение мышц задушило во мне нечто важное для жизни. Опустошения такого рода я еще не чувствовала: это было что-то новое, без ощущения потери, без горя, просто схлопнулось нечто внутри, будто бездарно, в пустоту, разрядилась батарейка. Оказавшись в своей палате, под легкой простыней цвета мяты, получив возможность двигаться, я неожиданно горько разрыдалась.

Зашел и сразу вышел Леон, потом появилась Натэлла. Она села в кресло рядом с кроватью и запустила свои хирургические пальчики в мои волосы.

- Милая, ну что ты? - виновато шептала она, перебирая пряди. - Все уже хорошо. Еще разок только на сканере проверим через недельку, но резать больше не будем...

В ее утешительных словах ясно слышалась фальшь: если бы всё точно было хорошо, проверять на сканере было бы незачем. Почему-то это обстоятельство еще подстегнуло мой неконтролируемый взрыв. Я поняла, что чувствую - бессилие. Неспособность хоть как-то повлиять на развитие событий, связанных с собственным телом, привела меня в негодование и отчаянье. От этой мысли стало смешно, и слезы высохли.

- Обещаешь? - поддразнила я Натэллу.

Она недоверчиво посмотрела мне в глаза.

- Прости. Дважды у кого-то из нас рука дрогнула, но в этот раз мы друг за другом проверили каждый шаг. Там осколки такие мелкие... и каждый важен. Господи, какая же ты сильная!

В тот день Микаэль не мог быть со мной. Он приехал лишь вечером и несколько минут разговаривал с Натэлллой возле палаты, после чего быстро вошел и, встав на колени возле кровати, прижал мое лицо к своей груди. Я услышала, как бьется его сердце: тепло и сильно, а в миг, когда моя щека коснулась груди Микаэля, оно вздрогнуло. Короткая волна, поднятая этим содроганием, прокатилась по моему телу, обдав жаром и заставив несколько мышц легонько сжаться. Микаэль поцеловал мой затылок. Я подняла голову, чтобы взглянуть на него, и тотчас была окутана тревожным теплом его взгляда. Он смотрел на меня жадно, полуоткрыв рот, готовый сделать, все, о чем ни попрошу.

- Моя малышка, тебя опять мучили. Как тебе помочь?

До сих пор не отпустило. А мне начинает нравиться испытывать власть над ним.

- Привет, принц на снежном коне. Почитай вслух.

На минуту удивленный и озадаченный, он оглядел палату и заметил единственный предмет, который можно читать - бумажную книгу, принесенную вчера Норой.

- Не принц, а рыцарь, - пробормотал Микаэль, взяв книгу и усаживаясь в кресло. - От принца толку - лишь титул, а это сомнительное достоинство. "Северный Эдем"... Хм.

Он начал читать, и наше воображение включилось почти одновременно. В личном пространстве "тишины", открытой друг для друга, мы могли видеть сцены, рожденные нашей фантазией. Точнее, нашими фантазиями: моей и его - ведь они оказались совершенно разными. Это было странно и ново, я никогда ни с кем прежде этим не занималась. Скоро процесс чтения стал механическим: Микаэль перестал контролировать свой голос и все внимание переключил на возникающие из книги мыслеобразы. Я точно также создавала свои картинки и сравнивала с тем, что возникало в его "тишине". Это было... сильно. Его воображение оказалось контрастнее моего. Движения персонажей оно рисовало более размашистыми и значительными, а голоса - более глубокими. Я любовалась ими, раскрыв рот.

Но Микаэль не сводил взгляда с моих сцен. Чем-то они его зацепили, да так, что уже начали подпитываться его восхищением и выходить за рамки читаемого. Чем он заворожен? Спросить? Не стоит.

Мы не заметили, как пролетели два часа. Мы выдохлись. Ему настала пора возвращаться домой.

- Повторим потом? - полным надежды шепотом спросил Микаэль. Он казался совсем ручным в это мгновение.

Когда он ушел, я надолго задумалась. Есть ли название тому, что мы сегодня делали вместе? Не придуманы ли правила, которых нужно придерживаться во время такого общения? Не привело ли оно к изменениям в моем внутреннем пространстве? Возможны ли отдаленные последствия? Неужели я сравниваю его с сексом?!

И что еще интересно: в моей памяти Микаэль уже не выглядел так, как в реальном мире. Теперь, думая о нем, я не видела его лицо и фигуру - я ощущала сложную, но потрясающе гармоничную комбинацию глубоких и ярких цветов, резких и широких очертаний, сияния и ветра. Я поняла, что он тоже, после посланного ему сна, стал видеть и помнить меня иначе, и вот вопрос: какие мы настоящие? Уверенности в том, что наши физические тела и есть мы, у меня больше не было.

Мой класс проходил интенсив по иностранному языку - мы должны были прослушать курс лекций в старейшем университете континента. Это означало дальнюю дорогу, поездку, которую мне очень не хотелось пропустить. Во время занятий я "сидела" в чьей-нибудь "тишине", как правило, в Вероникиной, что весьма кстати отвлекало от больничного безделья, а потом выполняла компьютерные задания на закрепление материала. Ни страсти, ни склонности к изучению языков у меня никогда не было - я делала это для того, чтобы легче ориентироваться в Чужой Стране, куда мне очень хотелось попасть, потому что я до умопомрачения обожаю оказываться в незнакомых местах и рассматривать придуманные кем-то здания, площади и парки. Меня завораживает странное чувство, что от всех ускользает, но мне обязательно откроется какой-нибудь секрет, тайное послание, которое талантливый архитектор вложил в свое творение, и я с азартом ищу его идею, его откровение в изгибах и углах, высоте потолков и кладке стен - во всем, что делает некое место предназначенным для человека.